Двойник - Страница 5

Я тихо произнес:

— Хватит, джентльмены. Я изменил свое мнение.

Дюбуа явно обрадовался:

— Решили отказаться от работы?

— Наоборот, я принимаю предложение. Мой друг Бродбент заверил меня, что работа не войдет в противоречие с моей совестью, и я поверил ему на слово. Он заверил меня так же, что нуждается в актере, а потому проблемы режиссуры меня не должны волновать. Я принимаю предложение.

Дюбуа разозлился, но смолчал. Я ожидал, что Бродбент будет в восторге, но он почему-то наоборот встревожился.

— Хорошо, — согласился он. — Начнем сейчас же. Лоренцо, я не могу точно сказать, на какое время вы нам понадобитесь. Полагаю, на несколько дней. За это время вам придется раза два появиться на людях на час-полтора.

— Это не имеет значения, если только у меня будет достаточно времени, чтобы войти в роль — стать тем, кого я должен имитировать. И все же, хотя бы приблизительно, на какой срок я вам понадоблюсь? Мне придется известить своего агента.

— О нет! Ни в коем случае!

— Но я хочу знать — как долго. Неделя?

— Конечно меньше, иначе все пропало.

— Как это прикажете понимать?

— Не берите в голову. Вас устроят сто империалов в день?

Я заколебался, видя как легко он согласился на мои условия, но решил, что сейчас можно и пофасонить. Я сделал небрежный жест:

— Не будем говорить о таких мелочах. Не сомневаюсь, что вы предложите мне такой гонорар, который будет соответствовать моему творческому потенциалу.

— Ладно-ладно, — не скрывая нетерпения, отвернулся от меня Бродбент. — Джок, свяжись с космопортом. Потом позвони Лангстону и скажи, что мы начали работать по плану «Марди Гра». Сверь с ним часы. Лоренцо… — Он знаком приказал мне следовать за ним и открыл дверь ванной комнаты. Там он раскрыл маленький чемоданчик и грубовато спросил: — Из этого дерьма что-нибудь пригодится?

Это действительно было барахло — очень дорогой и совершенно профессионально непригодный гримировальный набор — из тех, что продаются чуть не в каждом магазине ушибленным сценой подросткам.

— Правильно ли я вас понял, сэр, что вам угодно, чтобы я немедленно приступил к перевоплощению? Не дав мне времени на изучение объекта?

— Что? Нет-нет! Я хочу, чтобы вы изменили свою внешность — и никто не мог бы узнать вас, когда мы будем уходить. Это возможно, не так ли?

Я холодно ответил, что быть узнаваемым публикой — тяжкий крест, который несут все знаменитости. И не стал добавлять, что существует бесчисленное множество людей, которые узнают Великого Лоренцо повсюду, где бы он не появился.

— О'кей. Тогда измените физиономию так, чтобы никто не узнал. — И он быстро вышел.

Я тяжело вздохнул и посмотрел на ту детскую игрушку, которую он мне дал, думая, что это и есть орудие моей профессии — жирные краски, пригодные разве что для клоуна, вонючие резиновые накладки, парики, сделанные из волос, вырванных с корнем из ковра, что лежит в гостиной вашей тетушки Мэгги.

И ни единой унции силикоплоти, ни одной электрощетки, ни одного приспособления гримерной техники сегодняшнего дня. Впрочем, настоящий артист способен творить чудеса с помощью одной-единственной горелой спички, еще кое-каких предметов, имеющихся в любой кухне и, разумеется, своего таланта.

Я наладил освещение и позволил себе погрузиться в творческое созерцание.

Есть много способов сделать так, чтобы тебя не узнали далее знакомые. Самый простой — отвлечь внимание. Оденьте человека в форму — и его никто не заметит. Разве вы помните лицо полицейского, мимо которого только что прошли по улице? Разве вы его узнаете, когда увидите в гражданском платье? На том же принципе основано и умышленное привлечение внимания к какой-нибудь определенной черте. Снабдите человека огромным носом, вдобавок обезображенным бородавкой, — и хам будет пялиться на него, вежливый — отвернется, но ни тот ни другой не запомнят лица. Я, однако, отказался от такого примитивного способа, так как решил, что мой наниматель скорее стремится, чтобы меня не заметили, чем запомнили бы по какой-нибудь примете, а потом не смогли бы узнать.

Вот это уже гораздо труднее. Сделаться бросающимся в глаза может каждый, а вот стать поистине незаметным — это уже искусство.

Мне нужно было лицо столь обыкновенное, что его просто невозможно запомнить, подобное настоящему лицу бессмертного Алека Гиннесса. К сожалению, мои аристократические черты от природы слишком красивы и ярки — печальный недостаток для актера на характерные роли. Как говаривал мой папаша: "Ларри, уж слишком ты хорошенький, черт бы тебя побрал! Если ты не сдвинешь с места свою ленивую задницу и не начнешь учиться ремеслу, то лет пятнадцать тебе предстоит проторчать на сцене, играя мальчиков и воображая, что ты актер, а затем внезапно ты окажешься продавцом сластей в фойе. Быть «тупицей» и «ангелочком» — вот два наихудших порока в шоу-бизнесе. А ты обладаешь обоими". И тут он снимал свой ремень и принимался за воспитание. Папаша был психологом-практиком и верил, будто разогрев большой седалищной мышцы оттягивает кровь от мальчишеского мозга. Хотя теоретически это весьма шаткая доктрина, результаты ее применения на практике себя вполне оправдали. К пятнадцати годам я уже мог стоять вверх ногами на слабонатянутой проволоке и читать Шекспира или Шоу страницу за страницей, а мог вызвать и всеобщий фурор, закурив в этой позиции сигарету.

Я был глубоко погружен в творческое раздумье, когда увидел в зеркале лицо Бродбента.

— Господи! — рявкнул он. — Он, кажется, за все время ни черта не сделал!