Билл выглядел ошеломленным.
— Да кто ты такой, чтобы тут командовать!
— А никто! Ровным счетом никто, как вы мне только что указали. Но это моя каюта, отведенная мне капитаном. Поэтому или уходите сами, или я вас вышвырну. Мне не нравятся ваши манеры.
Клифтон тихо добавил:
— Тебе бы лучше испариться, Билл. Не говоря о прочем, в данный момент это действительно его личная каюта. Поэтому тебе лучше выйти. — Помолчав, Родж продолжил: — Думаю, что в присутствии нас обоих тут нет особой нужды. Видимо, договориться не удалось. С вашего разрешения… Шеф…
— Разумеется.
Я сел и несколько минут обдумывал происшедшее.
Жаль, что я позволил Биллу спровоцировать себя даже на такую, сравнительно бескровную ссору. Все равно она была ниже моего достоинства. Однако вороша в уме все детали этой перепалки, я удостоверился, что мои личные расхождения с Биллом никак не повлияли на решение — оно было принято до его прихода.
Раздался громкий стук в дверь. Я крикнул:
— Кто там?
— Капитан Бродбент.
— Входите, Дак.
Он вошел, сел и, по меньшей мере, несколько минут казался занятым исключительно состоянием своих ногтей. Наконец поднял глаза и сказал:
— Вы измените свое решение, если я посажу этого жулика в карцер?
— Как? Разве на вашем корабле есть карцер?
— Нет. Но соорудить его ничего не стоит.
Я бросил на него пытливый взгляд, пытаясь понять, что происходит в глубине этой черепной коробки.
— А вы что, действительно посадили бы Билла в карцер, если бы я попросил об этом?
Он взглянул на меня, заломил бровь и хитровато усмехнулся.
— Нет, конечно. Разве дойдешь до капитанского звания, если будешь действовать, исходя из таких шатких оснований? Подобного приказа я бы не выполнил, даже если бы он исходил от него. — И он кивнул в сторону каюты, где сейчас лежал мистер Бонфорт. — Есть решения, которые человек имеет право принимать только самостоятельно.
— Точно.
— Ммм… Я слышал, что вы уже решили нечто в этом духе?
— Верно.
— Так. За это время я стал уважать тебя, сынок. Когда мы с тобой встретились впервые, мне показалось, что ты просто напыщенный фигляр, у которого за душой ровным счетом ничего нет. Я ошибался.
— Очень признателен.
— Поэтому я не стану тебя упрашивать. Ты мне просто скажи — стоит ли нам с тобой тратить время на обсуждение всех сторон этого дела? Или ты уже обдумал все сам?
— Я твердо решил, Дак. Не мое это амплуа, вот что!
— Что ж, должно быть, ты прав. Очень жаль. Думаю, нам остается лишь надеяться, что он оправится ко времени прибытия. — Дак поднялся. — Кстати, тебя хотела бы повидать Пенни, если, конечно, ты не собираешься ложиться в постель.
Я рассмеялся, но смех был невесел.
— «Кстати», значит? А вы случайно не нарушили очередность? Разве сейчас не очередь доктора Капека выкручивать мне руки?
— Он уступил свою очередь. Слишком занят с мистером Б. Однако он велел тебе передать кое-что.
— Что именно?
— Сказал, чтобы ты проваливал ко всем чертям. Конечно, он высказался куда красочнее, но смысл был именно таков.
— Вот как?! Тогда передайте ему, что я займу ему местечко у адского огня.
— Так Пенни может войти?
— О разумеется. Но лучше скажите ей заранее, что она зря потеряет время. Ответ все равно будет отрицательный.
Ну, в общем, решение я, конечно, изменил. Черт возьми, и почему это аргументы кажутся куда более убедительными, если их подкрепляет аромат «Страсти в джунглях»? Сказать, что Пенни прибегла к каким-нибудь бесчестным приемам, нельзя она даже ни единой слезинки не проронила, да и я себе ничего такого не позволил, однако вскоре обнаружилось, что я уже сдал кое-какие из своих позиций, а потом оказалось, что и отступать-то уже некуда.
Да что там говорить, от Пенни не отобьешься — она из тех женщин, что готовы спасать всех подряд, а ее искренность прямо-таки заразительна.
Усилия, которые мне пришлось приложить во время полета на Марс, чтобы войти в образ Бонфорта, ничто по сравнению с тем, что мне предстояло сделать во время полета в Новую Батавию. Основные черты характера моего героя уже были мной усвоены, но теперь мне предстояло узнать об этом человеке все, чтобы чувствовать себя Бонфортом в любой ситуации.
Хотя готовился я преимущественно к королевской аудиенции, но когда мы очутимся в Новой Батавии, я могу столкнуться с сотнями и даже тысячами людей.
Родж надеялся оградить меня от грозящих опасностей ссылками на необходимость уединения, в котором время от времени нуждается каждый крупный политик, когда ему предстоит большая работа. Но как там ни крути, мне все равно не избежать встреч — общественный деятель — это общественный деятель, и уж тут никуда не денешься.
То хождение по туго натянутому канату, которое мне предстояло, стало возможным лишь благодаря бонфортовскому фэрлиархиву, возможно самому лучшему из когда-либо существовавших.
Фэрли — политический менеджер в двадцатом веке, насколько я помню, состоявший при Эйзенхауэре. И метод, который он изобрел, чтобы облегчить политическим деятелям личные связи с другими людьми, был столь же революционен, как и создание немцами Генерального штаба для планирования военных операций. Я-то, разумеется, об этом методе ничего не знал, пока Пенни не показала мне архив Бонфорта.
Это было собрание досье, содержавших самые различные сведения о людях. Ведь искусство политика заключается именно в знании людей. В досье находилась информация о многих тысячах лиц, с которыми Бонфсрт встречался на протяжении своей долгой карьеры общественного деятеля. Досье представляли собрание фактов, известных Бонфорту о каждом из этих людей и полученных в результате встреч с ними. Там было все что угодно, как бы тривиальны не были сами по себе эти факты (именно наиболее тривиальные обстоятельства заносились в досье одними из первых): имена и шутливые прозвища жен, детей, домашних животных, хобби, любимые блюда и напитки, предрассудки, причуды. За этим следовали даты, места и содержание разговоров каждой встречи, которая была у Бонфорта с этим человеком.