Разбудил меня рев сирены, возвещавший о конце невесомости.
Мощный баритон Дака отдавался в ушах:
— Первое и последнее предупреждение! Одна треть земной силы тяжести! Через минуту!
Я поспешил перевалиться через борт своей антиперегрузочной койки и замер. Когда появилась сила тяжести, я почувствовал себя куда как лучше. Одна треть g — не так уж много, почти как на Марсе, но вполне достаточно, чтобы желудок встал на место, а пол повел бы себя как пол, а не иначе.
Пятью минутами позже, когда я встал и пошел к двери, в нее постучали — и сразу же вошел Дак.
— Привет, Шеф!
— Привет, Дак! Рад снова видеть вас на борту.
— Не больше, чем я рад здесь оказаться, — ответил он устало. Потом бросил взгляд на мою койку. — Ничего, если я прилягу?
— Будьте как дома.
Он так и сделал, а потом тяжело вздохнул:
— Черт, я просто разваливаюсь от усталости. Мог бы спать без просыпа эдак с недельку… Уверен, смог бы…
— Я бы тоже не отказался. А… его вам удалось доставить на борт? Это была та еще работенка.
— Ну еще бы… И все же наверняка ее было легче проделать тут — в таком небольшом порту. Вряд ли здесь потребовались такие хитрости, какие вам пришлось применить в Джефферсоне.
— Что? Вовсе нет, здесь было куда труднее.
— Почему?
— Да потому, что тут все знают друг друга, и сплетни начнут распространяться сразу же. — Дак криво усмехнулся. Мы доставили его на борт в ящике с замороженными марсианскими креветками из местных каналов. Пришлось, разумеется, даже пошлину платить.
— Дак, а как он себя чувствует?
— Ну, — нахмурился Дак, — доктор Капек считает, что Бонфорт полностью поправится — дело вроде бы только за временем. — И яростно выкрикнул: — Если бы только добраться до этих гнусных тварей! Ты бы посмотрел, во что они его превратили, так сам бы впал в истерику и завыл от жалости! А ведь нам пришлось оставить их в покое — ради него, понимаешь ты это!
Дак и сам был на грани истерики. Я мягко спросил:
— Из слов Пенни я понял, что они его сильно покалечили. Он изуродован?
— А? Нет, ты не так понял Пенни. Если не считать того, что он чудовищно грязен и небрит, то никаких физических травм на нем не было вообще.
Я ничего не понимал.
— Я думал, они избили его. Лупили бейсбольной битой или чем-то вроде того.
— Хорошо, если б так! Два-три сломанных ребра — пустяки. Нет-нет, вся штука в том, что они сделали с его мозгом.
— Ох! — Тут уж мне действительно стало плохо. — Промывка мозгов?
— Да. Вернее, и да и нет. В их цели не входило заставить его говорить, так как никаких секретов, которые бы имели значение для политики, он не знал. Бонфорт всегда действовал открыто, и это всем хорошо известно. Вероятно они прибегали к этому средству, чтобы держать его под контролем и предотвратить всякую попытку бегства. Доктор думает, что они ежедневно вводили ему минимальную дозу, достаточную, однако, чтобы держать его в заданном состоянии, а напоследок, перед самым освобождением, вкатили ему такое количество, которое и слона превратило бы в полного идиота. Передние доли мозга пропитаны этой дрянью как губка.
Мне стало так плохо, что оставалось лишь радоваться, что до этого у меня полностью пропал аппетит.
Случайно мне довелось кое-что прочесть на эту тему.
Сам предмет был настолько омерзителен, что чем-то даже заворожил меня. Думаю, что в попытках изменить человеческую личность есть нечто столь аморальное и низменное, что они предстают перед нами, как Зло поистине космического масштаба.
Убийство по сравнению с ним — дело «чистое», так себе пустячная эскапада. «Промывка мозгов» — термин, дошедший до нас из времен коммунистических движений Позднего Средневековья. В начале она применялась для того, чтобы сломить волю человека и изменить его сознание путем физических страданий и тонко продуманных пыток. Но на это уходили целые месяцы, и поэтому потом были открыты «лучшие» методы, в том числе и такой, который превращал человека в тупого раба буквально за несколько секунд — стоило лишь ввести ему в передние лобные доли мозга одно из производных кокаина.
Эта грязная практика была первоначально разработана для достижения вполне законных целей — для успокоения буйных больных, чтобы подготовить их к психотерапевтическому лечению. В таком качестве ее можно было рассматривать как нравственный прогресс, так как она заменяла лоботомию, а лоботомия — термин, внушающий не меньшее отвращение, чем «пояс целомудрия» — означала такое вмешательство в человеческий мозг с помощью скальпеля, когда человек переставал быть человеком, хотя его и не убивали. Да-да, именно так поступали тогда с больными людьми — не лучше, чем в глубокую старину, когда их избивали, чтобы «изгнать дьявола».
Коммунисты довели технику «промывки мозгов» с помощью наркотиков до высочайшего уровня, а когда коммунистов не стало, банды «Братьев» отшлифовали ее так, что могли с помощью ничтожно малой дозы привести людей в состояние, когда они бездумно подчинялись лидерам, а могли и накачать наркотиками так, что те превращались просто в кусок безмозглой протоплазмы — и все это во имя высшей цели — становления «Братства». В самом деле, о каком «Братстве» может идти речь, если человек упрям и хочет держать свои тайны при себе, верно? А разве есть лучший способ увериться, что он ничего против вас не замышляет, чем запустить ему иглу за глазное яблоко и ткнуть ею в мозг, введя туда препарат, превращающий его в идиота? «Нельзя приготовить омлет, не разбив яиц» — вот он, вечный софизм мерзавцев!